В другом конце комнаты на двух длинных столах стояли компьютеры Макинтош. Центральное место занимал Мак-2. На дисплее светилась красная модель кушетки, неторопливо вращающейся в голубой рамке из узкой лестницы с перилами, радиатора водяного отопления и щитка предохранителя на стене.

Кушетка поворачивалась сначала в одну сторону, натыкалась на препятствие и тут же поворачивалась в другую, чтобы снова удариться о новое препятствие и, повернувшись вокруг своей оси в третий раз, все начать сначала. Достаточно было только глянуть на дисплей, как все становилось предельно ясным: кушетка безнадежно застряла на лестничной клетке.

Три остальные Мака спутанными проводами подключались к синтезаторам и системе кодировки и передачи цифровой музыкальной информации, да еще к старому барабану, пылящемуся в углу. Был здесь еще небольшой кассетный магнитофон, судя по его пыльному виду, тоже мало используемый, ибо все музыкальные записи хранились на диске в файлах последовательного доступа.

Ричард опустился в кресло перед компьютером, чтобы проверить, как идут дела. На дисплее светилась электронная таблица «Эксел». Ричарда это удивило.

Оставив ее на дисплее, он справился со своими записями, и выяснилось, что это данные о ласточках. Он сам ввел их в память компьютера после того, как проглядел журналы «Всемирный вестник» и «Знание».

Перед ним были сведения о миграции этих птиц, форме их крыльев, аэродинамических и турбулентных свойствах и прочих характеристиках, а также о том, как они сбиваются в стаи. Все хорошо, но у него пока не было четкого представления, как все это синтезировать.

Он слишком устал, чтобы продуктивно мыслить, поэтому стал наугад выбирать цифровую информацию из таблицы и вводить ее в программу, которая сама обрабатывала данные. Затем преобразованные данные вводились в мощную программу перекодировки и выводились на интерфейс музыкальных инструментов.

Результатом оказалась какофония. Ричард быстро выключил систему.

Потом он еще раз попытался прослушать программу, транспонировав мелодию в соль-минор. Все равно он уничтожит эту сервисную программу как неудачный эксперимент, ибо считает все это надувательством.

Если он действительно верит в возможность синтезирования в ритмы и мелодии любых естественных явлений, то их модальность и интонация должны быть тоже естественными. Программа, которую он только что получил, таковой не была. Опус соль-минор как был, так и остался какофонией.

Первая задача была относительно простой — воспроизвести схему звуковых волн, создаваемых крыльями ласточки в полете, а затем синтезировать ее. На это могли бы уйти два дня, суббота и воскресенье, если, конечно, ему удастся выкроить их, ибо следует еще закончить «Гимн-2».

Вспомнив это, Ричард тут же подумал о третьей причине своего удрученного состояния и вдруг понял, что ни в этот уик-энд, ни в следующий он не сможет сделать того, что наобещал по автоответчику Сьюзан. А это означало полный разрыв, конец, если это уже не случилось из-за его сегодняшних злоключений.

Да, должно быть, это уже произошло, и он ничего не сможет исправить. Запись на автоответчике существует, и события теперь будут развиваться своим ходом, и бесповоротно.

Но внезапная мысль осенила его, буквально застав врасплох. И показалась не такой уж неразумной.

13

Окуляры бинокля шарили по ночной панораме города неторопливо, с любопытством, приглядываясь. Немножко здесь, немножко там, то за тем, то за этим, выискивая. Авось что-либо попадется в поле зрения забавное, а может быть, и полезное.

Бинокль остановился на заднем фасаде одного из домов, заметив там какое-то движение. Это была большая вилла в поздневикторианском стиле, с множеством водосточных труб и зелеными контейнерами для мусора. Сейчас это, должно быть, доходный дом, где сдаются внаем квартиры. Окна дома были темны. Нет, ничего, все только привиделось.

Стекла бинокля, однако, были все еще направлены на виллу. Вот снова что-то блеснуло при свете луны.

В фокусе была еле заметная деталь, чуть темнее общего фона. Туман немного рассеялся, видимость улучшилась.

Вот он. Бесспорно, там кто-то есть. Теперь несколько выше по фасаду, на фут или на ярд. Бинокль отслеживал, меняя фокусировку, пытаясь точнее определить передвижение объекта. Вот он между оконным карнизом и водосточной трубой.

Темная фигура, распластавшись по стене, с опаской смотрела вниз в поисках новой опоры для ноги. Бинокль неотрывно следил за своей жертвой.

Это высокий, худой человек, одет как обычный служащий: темные брюки, темный свитер. Движения угловаты, неуклюжи. Он нервничает. Это интересно. Бинокль остановился, выжидая, обдумывая и решая.

Человек явно не был профессионалом-домушником. Движения непродуманные, нерешительные, неловкие. Ноги скользят по водосточной трубе, рука не может дотянуться до края оконного карниза. Он едва не сорвался, затих, перевел дыхание. Начинает спуск, но, кажется, это ему трудно. Он ищет ногой карниз, и это ему удается, но он едва не отпустил трубу и чуть не сорвался! Тогда все кончилось бы плохо, очень плохо.

Но теперь он был уверен в себе. Все идет хорошо. Он уже достиг другой водосточной трубы и оконного карниза на третьем этаже. Он играет со смертью, неуклюже продвигаясь к окну, и совершает ошибку — смотрит вниз. Покачнулся и, тяжело обмякнув, садится на карниз. Приложив ко лбу ладонь козырьком, он вглядывается в темноту комнаты и пытается открыть окно.

Еще одна деталь отличает любителя от профессионала — любитель непременно пожалеет, что при нем не оказалось чего-либо подходящего, чтобы открыть окно.

К счастью для любителя, владелец дома тоже не профессионал, и раму окна, хотя и с известными усилиями, все же удается поднять. Наш верхолаз, с облегчением вздохнув, наконец влезает в окно.

Ему не мешало бы снова опустить раму, чтобы открытое окно не вызывало подозрений, думает наблюдатель с биноклем, и его рука тянется к телефону.

На лицо человека, появившегося у окна и глянувшего вниз, упал луч лунного света. Но он отпрянул в глубь комнаты и больше не появлялся. Видимо, занялся тем, ради чего влез в окно.

Рука, протянувшаяся к телефону, замерла, пока бинокль выжидал, размышлял и решал. Вместо телефонной трубки она взяла со стола карту Лондона.

После внимательного изучения и новых наблюдений в бинокль рука наконец подняла телефонную трубку и набрала номер.

14

Небольшая квартирка Сьюзан казалась просторной. Это всегда удивляло Ричарда. Включив свет, он в который раз подумал, что только женщина способна творить такие чудеса.

Но привычное впечатление простора было на сей раз особенно сильным, возможно, потому, что он только что покинул свою основательно загроможденную всякой всячиной квартиру, которая была в четыре раза больше этой. Или же потому, что он проник в дом Сьюзан таким необычным и опасным способом. Испытанный страх, должно быть, обострил его ощущения. Несмотря на холод, он был весь в поту.

Бросив взгляд на окно, он на цыпочках пересек комнату и приблизился к телефону, который вместе с автоответчиком стоял на небольшом столике.

Зачем на цыпочках, сам удивился он. Ведь Сьюзан нет дома. Интересно, где она сейчас? Наверное, тоже гадает, где он провел весь вечер.

По-прежнему двигаясь на цыпочках, он с досадой ударил себя по ноге, но не помогло. Наверное, во всем виноваты страх и напряжение, которые он испытал, карабкаясь по стене.

Ричард вытер потный лоб рукавом старого, замызганного свитера. Он вспомнил, как в самый страшный момент вся его жизнь встала перед глазами, но страх свалиться вниз не дал ему возможности вспомнить лучшие ее моменты. А все они были связаны с Сьюзан. Это он хорошо понял. Сьюзан и компьютеры, но никогда Сьюзан или компьютеры, ибо тогда это были уже не лучшие мгновения. Вот почему он здесь, в квартире Сьюзан, успокоил он себя.

Он посмотрел на часы. Без четверти двенадцать.